«Как я побывал в публичном доме города Хэйхэ»
«Не то, чтобы я мечтал побывать в китайском публичном доме, но хотелось узнать, насколько соответствует сложившийся у меня образ. Ведь как представлялось: шелковые занавеси, опиумный дурман, обезображенный шрамами охранник на входе, мадам Вонг...»
«В Китае это дело под запретом, но, говорят, здесь на севере на такие заведения смотрят сквозь пальцы. Решил попробовать. Не корысти ради, а токмо волей пославшей мя.
Это было в Хэйхэ. Обычный такой торговый городок на самой границе с Амурской областью. Всего-то около миллиона жителей. По китайским меркам — почти деревня. На пароме интересовался у завсегдатаев приграничных туров — а есть ли в Хэйхэ вообще публичные дома? «А как же, - отвечали мне «челноки», - знаем как минимум два — похуже, но подешевле и дорогой, с претензией». Выяснилось, что этим видом бизнеса традиционно занимается... мафия.
Да-да, самая настоящая триада. Знакомство с этими милыми людьми произошло так. Едва выйдя из гостиницы, я был атакован кучей "помогаек" - самостийных рыночных посредников. Теоретически они знают, где, что и почем, умеют толмачить, ловят тебе рикш, гоняют за пивом, таскают сумку, сращивают по части обеда и берут за услуги совсем недорого.
Руководитель группы, однако, предупреждала нас, чтобы не сильно доверяли этим ребятам - среди них, дескать, разные попадаются. И особенно бдительным нужно быть с теми, у кого отсутствует на руке мизинец. Это либо агенты местных преступных групп, либо сами мафиози. Надо оговориться: в Китае совсем другая мафия, чем, скажем, у нас. Она вполне безобидна. То есть уголовной преступностью не занимается. В ее руках сомнительные виды бизнеса, вроде проституции или фальшивомонетчества. К тому же она крайне малочисленна — очень уж суровы китайские законы. И тем не менее она существует.
Не успел я, значит, принять решение относительно помогайки, как галдящая толпа вдруг замолкла, китайцы потупились, расступились. На сцену вышел здоровенный китаец (обезображенный шрамами) и, черт возьми, аж без двух мизинцев на обеих руках. Расхлябанной походочкой подошел, осмотрел меня с головы до ног и цыкнул что-то сквозь зубы. Толпу как ветром сдуло. Говорил громила на пиджин-путунхуа — адском наречии пограничья, в котором невозможным образом перемешались китайские слова, английские глаголы и русские маты.
- Хочешь девочку?
- А откуда ты узнал?
- Ты на теплоходе интересовался, так?
- Ну, допустим. Только мне не в номер надо. Хочу, чтобы меня в доме обслужили.
- Ну так поехали. Будет тебе в доме.
- А куда?
- Так это мой дом. Мне принадлежит. Там много.
- Чего много?
- Всего много...
Мы сели в мигом подлетевшее такси и поехали куда-то в сторону северной окраины Хэйхэ. По дороге капитан Лян — так он представился — пытался выяснить мои сексуальные пристрастия. Какие мне нравятся — полненькие или худышки, молоденькие или постарше, кричащие или молчащие (!).
С бесхитростным азартом Лян расписывал достоинства «своих» девочек. Признался, что одна из них — его родственница. Приехала из глухой провинции, из деревни, научиться какому-нибудь ремеслу и мало-мало выучить русский язык. Сказал о бедной девочке с пренебрежением — мол, Хэйхэ вроде как столица, а им, столичным, глубоко противны грязные крестьяне, не сумевшие пробиться в жизни.
Я поинтересовался, какому-такому ремеслу родственница научится в публичном доме? Лян попросту ответил, что манерам научится, воспитание, так сказать, получит. Потом можно и в ресторан официанткой устраивать. Все равно, дескать, в деревне девочка — несчастье в семье: работницы из них никакие, замуж выйдут — уйдут из семьи, а в старости кому за родителями ухаживать? Поэтому, продолжил капитан, с новорожденными девочками поступают просто — иголку в родничок, а то и вовсе — в реку. Отсюда в Поднебесной и такой сильный перевес мужского населения.
Что за средневековье! - возмутился я. «Да вот такие крестьяне неразумные, - сокрушился Лян, - но в городах все по другому...» Господи, кудя я попал?!
И все же сбывается сон. Вот он — пуличный дом по-восточному. Действительно дом - одноэтажный, но длинный, красивый, с загнутой зеленой крышей. Вывески никакой нет. Таксист подвез, выскочил из машины, побежал внутрь, вынес цветной коврик, постелил на брусчатку, застыл в поклоне. Мафейник вышел, распахнул дверь авто, подал мне руку... И мы пошли «в нумера».
Внутри свежо — работает кондиционер. Пол деревянный, с небольшими ковриками. Стоят диваны, висят соломенные циновки. Закос под старину. Откуда-то льется тихая музыка — китайская лютня и редкие барабаны. Пять девочек - все в разного цвета пеньюрах играют за столиком в какую-то замысловатую игру. Сидят себе, попивают чай.
Когда я зашел, вскочили, построились в линеечку, глаза опустили. Где-то в недрах "дома" слышу окрик "Элосы по!". Русский, значит, пришел. Уловил отзвук прошелестевшей суеты. Мафейник довольно ощерился, сделал рукой широкий приглашающий жест. Старик-бармен за орехового дерева стойкой сделал стойку - типа, чего будем употреблять, дорогой товарищ элосы? Красного вина, корефан, и не в эту малую нефритовую чашку, а в пивную кружку. Дружный смех - даже вымуштрованные девочки пырскнули.
Старик налил вина (сладкого, десертного), я это вино пригубил и сорвал аплодисменты. «Хао ян дэ!», - заорал капитан Лян. Молодец, значит. Вся эта канитель конкретно отдавала жуткой театральщиной. И Лян, и старик-бармен, и выскочивший из кухни молодой паренек — все они излучали какую-то инфернальную веселость. Капитан Лян крутил девушек в разные стороны и хлопал их по попкам, бармен беспрестанно бил поклоны, паренек суетился вокруг меня, белозубо улыбался и заглядывал в глаза. Более того, таксист, который привез нас сюда, стоял у порога, курил и тоже весело похохатывал.
Не публичный, а дурдом какой-то. Я живо представил: вот после моего ухода они, усталые и мрачные, садятся пить свой чай и ждать следующего клиента, чтобы разыграть перед ним такую же комедию.
Церемония представления клиенту девушек смущает. Ты стоишь, как дурак, а девочки подходят по очереди и что-то лепечут по китайски. Наверное, перечисляют услуги. В конце каждая добавляет понятное русское слово. Аня. Лина. Маша. Полина. И почему-то Бася (наверное, можно перевести как "я сама"). Лян стоит тут же и непременно добавляет: «Красивая. Крицит сильна. Харосая падаруга».
Потом ведут показывать Дом. Восемь комнат - везде не свойственный Китаю евроинтерьер. То есть примитив - сексодром (как минимум на троих), телек на тумбочке, стол с хрустальным графинчиком, пара плетенных стульев, портьеры, мини-бар, белые одноразовые тапочки. Следуя риталу, сопровождающая нас девушка эротично садится на краешек необъятной кровати, поглаживает шелковую простыню и что-то воркует. Наверное, это должно разжечь мужское желание.
Запах концентрата розовых лепестков с трудом перебивает доносящийся с улицы тяжелый духан начавших гнить арбузов.
Триста пятьдесят юаней стоит час с одной из гурий. Час по китайским понятиям — вовсе не 60 минут. Скорее так — до удовлетворения клиента. И если вы захотите побарахтаться подольше, вас обдерут как липку, будьте спокойны.
Я намекаю, что мне все понятно, и я, возможно, зайду позже. Мафейник Лян не пускает обратно на улицу. Он вытаскивает из кармана небольшую эбонитовую палочку и показывает, как он с ней умеет обращаться. Впечатляет. Такой фигней и вправду можно череп пробить. Но я только хохочу. Потом достаю купленный в дьюти-фри инкрустированный подарочный китайский боевой нож, в полладони шириной и в ладонь длиной. Уркаган мгновенно сникает. На ломаном русском с бесконечной грустью жалуется, что, мол, нам-то, иностранцам хорошо - можем что угодно с собой таскать, а китайцу даже за кухонный нож запазухой грозит не детский срок в тюряге.
Эксперимент нужно довести до конца (во всех смыслах). Да и неудобно уходить просто так. Я подхожу к строю девушек. Сзади раздается команда (как в цирке - ап!). Девы поднимают на глаза и смотрят на меня уже предельно откровенно. Ну и что, спрашивается, делать? Беру "куню" с каштановыми волосами за руку (звать Машей). Улыбаюсь. Дружные аплодисменты. Идем в комнату.
Это страшно, друзья. Ведь девушку зовут Маша. И она действительно красива. Даже если не брать в рассчет дурацкие контактные линзы голубого цвета. Скидывает свою полупрозрачную тунику-пеньюар-сарафан, ложится на сексодром, цепляет меня за рубаху и тянет на себя. Самое интересное, что за всем этим из-за приоткрытой двери наблюдает довольный мафейник. Еще бы. Из трехсот пятидесяти юаней он получает 300. И только 50 - девочке. Вот он - капитализм. Звериный оскал. Пошел отсюда, товарищ Лян! Лян делает на прощанье ручкой и, что-то мурлыкая под нос, уходит.
Зато появляется бармен. Он тащит на подносе бутылку красного вина, два фужера, маленькую бутылочку водки «Ант» и блюдечко с орешками и семечками. На раздетую Машу взглянул с отеческой нежностью, мне поклонился. Проходной двор, одним словом. Я выпихиваю пятящегося задом старикана и пытаюсь замуровать дверь. Куда там! Здесь нет даже элементарной щеколды.
С голой девочкой я ничего не делаю. Просто наливаю вина - ей и себе - и начинаю читать на память Баркова. Она сперва пугается, потом смеется. Потом хохочет. Просит повторить:
Креста в могилу им не вбили,
А лишь насыпали земли.
И скоро все перезабыли,
Где три бедняги полегли...
Маша, видимо, поняла, что сегодня ей со мной не светит, и впадает в мечтания. Рассказывает мне какую-то китайскую хрень, из которой я ни слова не могу разобрать. Но голос чарует, и глаза ее вспыхивают, и общая нагота создает атмосферу незащищенности. Так проходит два часа. Вино заканчивается. Я высовываю голову в коридор и зову бармена. Старик появляется, улыбается и приносит еще бутыль. Подкуривает мне вонючую сигарету. Маша включает телек.
Лежим, пьем вино и разговариваем. Я замечаю странный эффект — начинаю в совершенстве понимать по-китайски. А Маша смеется моим анекдотам. И у нас обоих шумит в голове. Это называется эмоциональный контакт — когда языковой барьер уже не является барьером, ауры сплелись и для слов больше нет преград.
Еще через час Маша вдруг целует меня в губы - поступок, немыслимый для китайской проститутки. Расчувствовавшись, я даю ей 100 юаней. Девочка прыгает на кровати от счастья. Потом вдруг грустнеет, отводит глаза. Пихает меня в плечо - уходи. Я одеваюсь, долгим взглядом смотрю на нее. И, удовлетворенный, ухожу.
Наверное, я дурак. Наверное, я поддерживаю распространенный в Поднебесной миф, что все "элосы" - сумасшедшие и ненормальные. Даже "сяо цзе" полюбить не могут. Но мне большего не надо. Во-первых, Барков - наше все. Во-вторых, сон сбылся.
Вездесущий капитан Лян ожидает меня на крылечке. Он пытается мне доказать, что я отныне должен ему что-то около 700-т юаней. Я даю 500 и заявляю, что его вино было слишком сладким. Капитан смеется, я тоже смеюсь, подкативший таксист угарает во всю глотку. Всем хорошо. «Завтра придешь — будет скидка,» - соблазняет меня Лян. Благодарю покорно. На завтра запланирован буддистский монастырь».
По материалам еженедельной интернет газеты Амурское утро
