Ираклий Георгиевич Церетели (1881—1959) …
В рамках рубрики «Исторический календарь» мы продолжаем наш историко-популярный проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный одному из лидеров меньшевизма И.Г. Церетели.
Ираклий Георгиевич Церетели родился 20 ноября 1881 года в Кутаиси и принадлежал к древнему, но обедневшему грузинскому княжескому роду. Его отец ‒ Георгий Ефимович был известен как писатель-романист, поэт и публицист. В студенческие годы Г.Е. Церетели увлекся демократическими идеями и за участие в антиправительственной демонстрации в 1861 году был арестован и ненадолго заключен в Петропавловскую крепость. Мать будущего политика ‒ Олимпиада Яковлевна, была сестрой известного грузинского либерального журналиста Нико Николадзе.
Во время обучения в Тифлисской гимназии Ираклий Церетели увлекся народническими идеями, которые разделяли его отец и дядя. Но познакомившись с марксистским учением, Церетели изменил свои взгляды на социал-демократические. В 1900 году он поступил на юридический факультет Московского университета и уже на первом курсе был избран председателем Исполкома студенческих землячеств Москвы. С головой окунувшись в «освободительное» движение, Ираклий Церетели принял самое активное участие в организации студенческих забастовок и демонстраций. За антиправительственную деятельность в 1902 году студент Церетели был сослан в Сибирь, но в связи с болезнью летом 1904 года ему разрешили вернуться в родную Грузию, где он был взят под полицейский надзор.
Но административная ссылка не вразумила молодого революционера. В Тифлисе он вступил в местный комитет РСДРП и примкнул к меньшевикам, став сторонником и учеником П.Б. Аксельрода. При этом к большевикам-ленинцам Церетели относился критически, поскольку те отрицали совместную деятельность с передовыми представителями либерального лагеря, что, по мнению грузинского социалиста, было крайне важно для торжества демократического социализма. Он не скрывал своей приверженности к берштейнианству (социалистическому реформизму), который был осужден Лениным как «чистейший ревизионизм». Стремясь также как и большевики к торжеству социализма, Церетели был убежден, что в России условия для него еще не созрели, а потому союз с левым крылом российской либеральной оппозиции (кадетами) является неизбежным.
Опасаясь очередного ареста, Церетели в 1904 году уехал в Германию, где продолжил свое образование в Берлинском университете. За границей он активно участвовал в работе женевской меньшевистской конференции, но революционные события 1905 года заставили его вскоре вернуться на родину.
В 1907 году Церетели был избран членом II Государственной думы, в которой вошел в социал-демократическую фракцию. Первая же речь грузинского социал-демократа, произнесенная 6 марта 1907 года, принесла ему всероссийскую известность. Церетели бичевал «старый режим», «помещиков-крепостников», требовал введения подлинной конституции. Он возложил вину за революцию на правительство и заявил: «Правительство ожесточает народ, и он, избравший эту Думу, уже сказал свой приговор, выразил свою волю. Но эту волю без помощи народа мы не сумеем выполнить. К нему мы и обращаемся». «Речь эта была ставкой на революцию, −впоследствии отмечал кадет В.А. Маклаков. – Дума призывалась стать ее орудием, у социал-демократов и мысли не было ее беречь». Закончил свою пламенную речь Церетели призывом, разлетевшимся по всей стране: «Законодательная власть да подчинит себе власть исполнительную». Ответом на выступление Церетели стали знаменитые слова председателя Совета министров П.А. Столыпина: «Не запугаете!»
Председатель II Государственной думы кадет Ф.А. Головин вспоминал: «Недурная речь Церетели, сказанная этим оратором с присущими его речи красотою и благородством, все же не произвела сильного впечатления. Она была слабее речи Столыпина и дала возможность последнему сказать в ответ сильную и выпуклую речь со знаменитым возгласом». «Голос его (Церетели. ‒ А.И.) звучал глухо, но то, что он говорил, в такой мере было несправедливо, односторонне, в такой мере казалось проникнутым злобой и ненавистью, что поневоле его сначала слушали. А он только этого и добивался», ‒ утверждал соратник Столыпина И.Я. Гурлянд. Однако то, что Столыпин как оратор оказался сильнее Церетели, вовсе не означало, что речь депутата-социалиста была слабой. Как отмечала проправительственная газета «Новое время», «речь Церетели ‒ большое событие» и «серьезная опасность для страны»: «Напечатанная в миллионе экземпляров, разнесенная оп всей стране, она упадет в миллион точек, как горящая головня, и если не везде, то кое-где найдет свой горючий материал. (...) В откровенной речи Церетели есть своего рода честность. Его партия не пытается обмануть правительство, не скрывает истинных своих намерений. "Кошелек или жизнь!" ‒ коротко и просто».
Оппозиционные деятели оценивали Церетели-оратора достаточно высоко. Несмотря на восточный акцент, произношение в нос и растягивание слов, что, по мнению некоторых современников, придавало его речам несколько комический оттенок, Церетели оказался серьезным парламентским бойцом. «Молодой красавец грузин», отмечала видная деятельница кадетской партии А.В. Тыркова, «походил на орленка, отбивающегося от охотников». В своей последней думской речи, предупреждая о скором роспуске Думы, он открыто заявил, что депутатам ‒ народным представителям ‒ прятаться не подобает. «Пусть их арестуют, пусть их судят», ‒ говорил Церетели, уверенный, что на суде такие как он сумеют доказать народу свою правоту. «Тогда увидим, что народ скажет», ‒ угрожал власти депутат. «На этом красивом жесте оборвалась Вторая Дума. Звонкий, взволнованный голос грузина был последнем аккордом в ее нестройном хоре», ‒ писала в своих воспоминаниях Тыркова, назвавшая это выступление Церетели его лучшей речью.
В июне 1907 года после разгона Дума Церетели вместе с другими социал-демократами был осужден на 5 лет каторги по обвинению в подготовке военного заговора. Но по состоянию здоровья каторга была заменена 7 годами одиночного заключения в Александровской центральной каторжной тюрьме (Иркутская губерния) с последующим поселением в Сибири. Выйдя из заключения в 1913 году, Церетели поселился в селе Усолье близ Иркутска, откуда смог вернуться в Петроград лишь после победы Февральской революции.
Оказавшись в водовороте политических событий, в 1917 году амнистированный И.Г. Церетели принял участие в создании Советов рабочих депутатов и Военной организации Иркутска. 5 марта 1917 года он сообщал о создании в городе Комитета общественных организаций и о переходе гарнизона на сторону революции.
Вернувшись в числе первых лидеров российской социал-демократии в Петроград 19 марта 1917 года, Церетели вошел в состав исполкома Петроградского Совета. К этому времени он определился как «революционный оборонец» и вместе с Ф.И. Даном, М.И. Скобелевым и Н.С. Чхеидзе стал в эти дни, пожалуй, самым заметным меньшевиком. «Вернувшись из сибирской ссылки с репутацией человека высокой морали и с большим личным влиянием на окружающих, Церетели прежде всего проявил себя, как хороший организатор. Ему удалось (после 20 марта) привести в порядок царивший в Совете хаос, поставить во главе его "исполнительный комитет" и прекратить самочинные действия членов Совета», ‒ отмечал лидер кадетской партии П.Н. Милюков. «Церетели захватывал своей подкупающей искренностью и горячностью и своей безграничной верой (как нам тогда казалось) в силу добра, ‒ отмечал кадет И. Куторга. ‒ Совсем другое впечатление производил, например, Дан с его бездушной талмудистской диалектикой». «Сила Церетели была не в том ореоле, который со времени Второй Государственной думы окружал его имя, и не в ораторском его даровании, и не в таланте политика-тактика, ‒ главная его сила была в том, что он знал, чего хотел, имел определенный план, верил в него и умел с точки зрения этого плана рассматривать частные вопросы, выдвигаемые жизнью. 19 марта Церетели в первый раз говорил перед рабочей секцией Совета, а 22-го он уже был признанным, бесспорным руководителем Исполнительного комитета», ‒ вспоминал меньшевик В.С. Войтинский.
Церетели выступил убежденным противником «апрельских тезисов» Ленина, выступал за продолжение войны с Германией, против немедленного перехода к социализму и призывал к конструктивному отношению к Временному правительству. Выступая 27 апреля на заседании депутатов Государственной думы всех 4 созывов, Церетели сказал: «Мы говорим народу: вот буржуи, вот ответственный орган буржуазии ‒ Временное правительство, но мы добавляем: это представители той буржуазии, которые на общей демократической платформе условились отстаивать русскую свободу вместе с демократией...». Получившее широкий резонанс публичное рукопожатие социалиста Церетели и крупного промышленника А.А. Бубликова, должно было символизировать единение труда и капитала во имя процветания демократической России.
В мае 1917 года при формировании коалиционного правительства с участием социалистов, Церетели получил пост министра почт и телеграфов. Правда, сперва на поступившее предложение стать министром, он с недоумением ответил либералам: «Какая вам от того польза? Ведь мы из каждого спорного вопроса будем делать ультиматум и в случае вашей неуступчивости вынуждены будем с шумом выйти из министерства. Это ‒ гораздо хуже, чем вовсе в него не входить». «Я всегда был противником участия социалистов в буржуазном правительстве, ‒ говорил он в связи с этим назначение. ‒ Тем труднее мне было встать на теперешнюю мою позицию... В ходе развития революции выяснилось, что буржуазия оказалась не в состоянии выделить из своей среды власть, которая была бы достаточно сильна и смела, чтобы и расширять и укреплять дело революции внутри страны и в то же время демократизировать внешнюю политику». «Правительство поставило нас перед выбором, ‒ продолжал он, ‒ или оно уйдет, или мы войдем в его состав, чтобы вместе делать дело революции... Власть фактически ушла, и перед нами стал выбор: или захват власти Советами, или вхождение в составленное на революционных началах Временное правительство. На первое мы пойти не могли, ибо тогда мы совершили бы ошибку, от которой некогда предостерегал еще Энгельс, говоривший о трагизме положения пролетариата, захватившего власть в свои руки, когда нет объективных условий для осуществления пролетарской программы... После этого нам оставалось только одно ‒ войти во Временное Революционное правительство». «Церетели, ‒ констатировал Милюков, ‒ связал имя Керенского с своим до самого конца существования коалиционного Временного правительства. Из правоверного марксиста и прирожденного миротворца вышел замечательный специалист по междупартийной технике, неистощимый изобретатель словесных формул, выводивших его героя и его партию из самых невозможных положений».
Докладывая 1-му Всероссийскому съезды Советов рабочих и солдатских депутатов о деятельности Временного правительства, Церетели, отстаивая необходимость единения всех демократических сил, заявил: «в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть...» На что последовал знаменитый ответ Ленина: «Есть!» (позже вошедший в историю в виде фразы «Есть такая партия!»). Возражая Ленину, Церетели заявил, что власть должна быть достаточно сильной, «чтобы противостоять тем, кто решается на эксперименты, опасные для судеб революции».
«Невольно напрашивается сравнение Церетели с руководителем противоположного крыла революционной демократии, с Лениным, ‒вспоминал Войтинский. ‒ При всей противоположности интеллектуального и морального облика этих двух деятелей, у них была одна общая черта, та черта, которая делает вождя ‒ уверенность в правильности принятого пути. Но воля Церетели выявлялась в потоке проникнутых энтузиазмом речей, которыми он стремился убедить рабочих и солдат в том, что их собственные интересы, спасение революции, спасение России требуют от них подвига, жертв, самоотречения. А Ленин сравнительно редко выступал публично, больше работал молча, отыскивая в окружающей среде точки опоры для своей "линии", ловя в насыщенном грозой воздухе те лозунги, которые могли бы стать громовой стрелой его воли».
В конце июня 1917 года вместе с М.И. Терещенко и А.Ф. Керенским Церетели приехал в Киев для переговоров с Центральной Радой, в ходе которых была признана ее автономия, в состав который вошли и юго-западные губернии России. В начале июля 1917 года Церетели временно был назначен по совместительству министром внутренних дел, но когда 24 июля было сформировано второе коалиционное правительство, в его состав не вошел. В августе Церетели уже констатировал, что «настал момент террористической политики для предупреждения гражданской войны и разложения фронта». Он призывал к решительному противодействию «заговору» генерала Л.Г. Корнилова и одновременно с этим осуждал большевиков, продолжая выступать за коалицию с кадетами.
Октябрьскую революцию Церетели встретил враждебно, назвав большевиков «узурпаторами власти». Он призывал к созданию демократического центра, который смог бы опереться на Кавказ, Сибирь и Украину, где есть «здоровые элементы, не признающие власть большевиков и способные воссоздать государственную жизнь». «Революция в России одна, ‒ говорил Церетели 5 января 1918 года на заседании открывшегося Учредительного собрания, ‒ она началась в февральские дни, она пережила тяжелые испытания, но самые тяжелые испытания она переживает в настоящий момент. На ее плечи взваливается ноша, которая может раздавить ее на долгую жизнь... совершается... разделение России на два непримиримых лагеря... линия гражданской войны прошла через сердце демократии».
После убийства революционной чернью кадетов Ф.Ф. Кокошкина и А.И. Шингарева, Ленин через посредников посоветовал Церетели уехать в Грузию. Возвратившись в Тифлис, он продолжил политическую борьбу. Но, понимая, что Грузии не по силам противостоять большевистской России, Церетели выступал за объединение всех закавказских народов и взывал к помощи международной демократии. Вскоре он стал членом исполкома Национального Совета Грузии (парламента) и принял непосредственное участие в провозглашении независимой Грузинской демократической республики.
В 1921 году, когда на территорию Грузии вошла Красная армия, И.Г. Церетели вынужден был эмигрировать во Францию. Поступив в Сорбонну, он наконец-то получил высшее юридическое образование и занялся адвокатской практикой. После окончания Второй мировой войны Церетели перебрался в США. На чужбине он продолжал участвовать в работе II Интернационала, выступал против большевизма и писал работы о проблемах социал-демократии. Размышляя в эмиграции над уроками русской революции, И.Г. Церетели был склонен видеть главную ошибку творцов Февраля в том, что они недооценили большевистской опасности: «"Большевизм, вот те ворота, через которые контрреволюция прорвется к нам", - говорили мы, и этому предвидению суждено было осуществиться. Но то, чего мы не предвидели, - это возможность, что сам большевизм возьмет на себя практическое осуществление самой страшной реакции, тоталитарное уничтожение всякой свободы, угнетение и порабощение народных масс. В свете именно этого опыта вырисовывается вся тяжесть ошибки, совершенной революционной демократией, когда она поколебалась защищать демократический строй от опасности слева с той же решительностью, которую она проявляла в борьбе с опасностью справа».
Скончался И.Г. Церетели 21 мая 1959 года в Нью-Йорке и был похоронен на кладбище городка Левиль-Сюр-Орж, под Парижем (на месте захоронения большинства Грузинской политической эмиграции).
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
