ПОВЕСТВОВАНИЕ ВЕДЕТ ЕЛЕНА ХОРВАТОВА
(В связи с убийством Распутина) ...я решила выложить материал о Пуришкевиче, одном из участников антираспутинского заговора. Фактически, Пуришкевич и известен в основном как убийца Распутина, хотя об этом странном и противоречивом человеке можно рассказать многое.
По мотивам моего очерка "Владимир Митрофанович Пуришкевич" из серии "Портреты политических лидеров", подготовленной для издания "Государственная Дума Российской империи. 1906-1917. Портреты политических лидеров" (М.: Пашков Дом, 2006).
Владимир Пуришкевич родился в Бессарабии в семье богатого помещика-землевладельца. Но хотя он постоянно с гордостью подчеркивал, что «имеет счастье принадлежать к благородному сословию», пышным родословным древом похвалиться не мог, и в родной Бессарабии претензии В.М. Пуришкевича на аристократизм всегда вызывали улыбки. Бессарабский губернатор князь С.Д. Урусов говорил, что «родоначальником этой семьи, составившим ей имя и благосостояние, был знаменитый в свое время бывший священник кладбищенской церкви, впоследствии член кишеневской консистории, составивший себе среди бессарабского духовенства громкую репутацию, отец протоиерей Пуришкевич, выслуживший для своего сына посредством Владимирского креста дворянское звание».
Дворянское (благородное) собрание в Кишиневе
Вопреки расхожему мнению о присущем Пуришкевичу низком культурном уровне, он получил весьма серьезное гуманитарное образование и всегда блестяще учился. Еще будучи учеником кишиневской гимназии, он поражал учителей своей эрудицией и при получении аттестата был удостоен золотой медали. В 1895 году Пуришкевич с отличием окончил историко-филологический факультет Новороссийского (Одесского) университета. Имел тягу к литературной деятельности, хотя карьере профессионального литератора предпочел политическую карьеру. Однако Лев Толстой, которому Пуришкевич отправил один из своих ранних рассказов, лестно отзывался о его творчестве.
Первая кишиневская гимназия
При этом и в гимназии и в университете юный Пуришкевич обращал на себя всеобщее внимание экстравагантными выходками и хулиганством, и, по словам академика Л.С. Берга, сверстника и земляка Пуришкевича, заслужил кличку «Володька-сумасшедший». Впоследствии, в годы расцвета политической деятельности В.М. Пуришкевича, слухи о его психической патологии циркулировали в обществе регулярно.
Служебную карьеру будущий депутат начинал, как и многие парламентарии, в качества земского деятеля. По окончании университета Пуришкевич служил в Аккерманской земской управе Бессарабской губернии. В 1897-1900 гг. Пуришкевич занимал пост председателя уездной земской управы. Он проявил административный талант, энергию и распорядительность во время жесточайшего голода, поразившего и центральную Россию, и плодородный Юг страны, и действенной помощью голодающим зарекомендовал себя с лучшей стороны в глазах высоких начальствующих лиц.
В 1900 году он был переведен по службе в столицу империи, в Санкт-Петербург, и прикомандирован к Хозяйственному департаменту Министерства внутренних дел, а позже перешел в Главное управление по делам печати МВД.
Здание Министерства внутренних дел в Санкт-Петербурге
В столице молодому человеку, отличающемуся ярыми монархическими убеждениями, быстро удается «выслужиться», и вскоре он становится чиновником для особых поручений при министре внутренних дел и шефе корпуса жандармов В.К. Плеве.
1905 год, год больших социальных потрясений, революционных выступлений и позорного проигрыша в войне с Японией, вывел на политическую арену новых людей. В то время и В.М. Пуришкевич почувствовал призвание к поприщу высокой политики. Граф С.Ю. Витте, анализируя условия «призыва» новых людей на политическую арену, писал:
«Российская империя в сущности была военная империя… Ей отвели большое место и почет не за что иное, как за силу. Вот именно поэтому, когда безумно затеянная и мальчишески веденная японская война показала, что… сила-то совсем не велика, Россия неизбежно должна была скатиться (даст Бог, временно)… Наверху же провозгласили, что все виноваты, кроме нас… Сверху пошел клич: все это крамола, измена, и этот клич родил таких безумцев, подлецов, негодяев, как иеромонах Иллиодор, мошенник Дубровин, подлый шут Пуришкевич, полковник от котлет Путятин и тысяча других. Но думать, что на таких людях можно выйти – это новое мальчишеское безумие».
Пуришкевич становится одним из основателей и лидеров крайне правых организаций – «Союза русского народа» и позже (с 1908 года) «Союза Михаила Архангела», идея создания которых зародилась в недрах МВД и жандармерии.
В ноябре 1905 года Пуришкевич занимает пост товарища (заместителя) председателя Главного совета Союза русского народа. Хотя он не принимал активного участия в подготовке программных документов, но взял на себя большую организационную работу. Благодаря его стараниям монархисты-националисты созвали три съезда в первый же год существования своей организации. Пуришкевич наладил выпуск черносотенных воззваний, газет и брошюр. По его личному приказу были немедленно уволены наборщики «Русского знамени», самовольно устроившие себе выходной 1 мая...
Что касается деятельности печально знаменитых черносотенных боевых дружин Союза, В.М. Пуришкевич лично не был причастен к их формированию. Но «агитационную работу» среди погромщиков-«охотнорядцев» он вел исправно. «Поэтические призывы» В.М. Пуришкевича к погромам служили питательной средой, на которой развивались антисемитские настроения «Черной сотни»:
Гей, народ, молодцы из торговых рядов,
Православные русские люди,
Вон их! к черту! носителей смутных годов,
Что сдушили славянские груди!
Пусть исчезнут, как дым, как негодный туман,
Сотни лет проживали мы дружно,
а сейчас погибаем от скорби и ран.
Пусть и беден народ, пусть народ наш и пьян,
А жидовской Руси нам не нужно.
Понятно, что в интеллигентных кругах к подобному «творчеству» относились с глубокой внутренней брезгливостью.
В 1906 году В.М. Пуришкевич оставляет службу, чтобы полностью посвятить себя политике.
Он был одним из немногих, посвященных в тайны финансирования Союза русского народа из правительственных фондов. Известно, что, как бывший чиновник Министерства внутренних дел, он пользовался полным доверием департамента полиции. Он также получал субсидии от других ведомств, например, из фондов дворцового коменданта. Однако не обнаружено документов, указывающих, какие именно денежные суммы прошли через его руки и на что конкретно были использованы.
Про него говорили, что Пуришкевич умеет делать «темные деньги», на которые финансирует погромщиков. Даже в университетах, где традиционно были сильны революционные настроения, появились боевые «академические корпорации» националистов, и он был инициатором их создания и придумал для них девиз: "Наука и Отечество". Пуришкевич говорил, что борьба за умы молодежи - это борьба за будущее страны. Мысль не новая, но в то время далеко не все политики проводили ее в жизнь так откровенно.
Пуришкевич рассчитывал превратить "академистов" в основной контингент борцов со студенческими волнениями и наладил целую сеть осведомителей из студентов-"академиков".
«Патриотическая идея» и рассуждения о святой Руси, страдающей по вине «внешних и внутренних врагов», стали главным козырем Пуришкевича в его политической борьбе. В одной из своих публицистических работ, опубликованных под названием «Проснувшийся русский народ», Пуришкевич писал:
«…Не стало любви, связующей Русь, и наша дорогая родина очутилась почти в положении несчастной Византии. В самом деле, ведь японцы чуть-чуть не уничтожили нас. Но чего не сделал внешний враг, то доканчивает враг внутренний. И по истине, что мы видели на Руси? А вот что: льется реками кровь братоубийственной войны, беспорядки, забастовки, грабежи, поджоги, убийства, мятежи, закончившиеся Московским побоищем. Какой же результат всего этого? А вот какой: сотни тысяч рабочих остались без дела, за закрытием многих фабрик и заводов вследствие забастовок, а еще больше оказалось без заработков бедных крестьян, вследствие разорения и сожжения весьма многих помещичьих имений. Остались без пропитания семьи рабочих и крестьян, но и многие помещики сделались нищими. Россия понесла неисчислимые убытки и обнищала надолго. Поскорее бы нужно собраться Государственной Думе для водворения порядка и законности, но среди этой сумятицы возможно ли это, ведь для этого нужно спокойствие. Что за время тяжелое настало! Неужели наше Отечество на краю гибели, или погибнет как великая Византия?
Неужели двухглавый Орел, прилетевший к нам из Византии и принесший нам честь и славу и надежду на еще большее величие, улетит и от нас, как из Византии, к народу другому – достойнейшему? О нет, да не будет сего!
Мы верим, что эти все бедствия наши, позор и смута – только временное наказание Божье за то, что мы забыли Бога, утратили Веру, перестали чтить Царя и любить родину. Но Господь милосерд (не до конца прогневается) и не допустит погибнуть нашей отчизне, если мы покаемся в грехах своих и объединимся как во времена Минина и Пожарского и готовы будем умереть за благо родины, подобно Сусанину.
Господь спасет наше Отечество и прославит его. Оно опять будет велико и славно: взятое японцами отнимем, да еще наследие двухглавого орла приобретем [вероятно, имеются в виду земли, принадлежащие некогда Византийской империи и проливы Босфор и Дарданеллы, о необходимости присоединения которых к России велись дебаты]. Объединимся же: ведь в единении сила». (1906 год).
После роспуска Первой Думы, в состав которой правые националисты не вошли и даже в большинстве своем не пытались этого сделать, Пуришкевич участвует в следующих парламентских выборах и проходит в состав Второй Думы в качестве представителя Бессарабской губернии. Независимые наблюдатели подозревали Пуришкевича и его соратников в некоторых махинациях в период избирательной кампании – тот факт, что из 16 ультраправых депутатов, прошедших в состав Второй Думы, 9 представляло Бессарабскую губернию, и только 7 пришлось на всю остальную Россию, настораживал. Но доказать ничего не удалось.
Заседание Государственной Думы в 1906 году
Пуришкевич был доволен победой. По его мнению, удалось главное – кадеты, которых в то время рассматривали как главных врагов правящего режима, на вторых парламентских выборах уступили часть своих позиций монархистам, отвоевавшим у них места. И в этом, отчасти, была заслуга Пуришкевича.
На выборах во II Государственную Думу он продумал "иезуитский план", разъясняя дворянам: «… там, где мы бессильны, да не пройдут кадеты, самые страшные враги России, пусть лучше останутся в большинстве крайние левые, преобладание коих приведет к роспуску Думы».
Кадеты со своей стороны также воспринимали Пуришкевича как опасного врага их делу. Павел Милюков писал:
«Напомню заявление Пуришкевича, что кадеты — элемент самый опасный и нежелательный, — именно потому, что они — самые вероятные участники государственной власти, осторожные, умные и политически образованные. Естественно, что на дискредитировании фракции Народной свободы сосредоточилась ближайшая тактическая задача, — как мнимых «конституционалистов», так и скрытых сторонников самодержавной реставрации».
Глава кадетов Павел МИлюков - главный антагонист Пуришкевича
С первых же дней в Думе Владимир Пуришкевич проявляет себя как человек буйного темперамента, склонный к скандалам и разнообразным выходкам, граничащим с хулиганством. Я.В. Глинка, прослуживший одиннадцать лет в Думе в качестве начальника канцелярии, говорил о Пуришкевиче:
«Он не задумается с кафедры бросить стакан с водой в голову Милюкова. Необузданный в словах, за что нередко бывал исключаем из заседаний, он не подчинялся председателю и требовал вывода себя силой. Когда охрана Таврического дворца являлась, он садился на плечи охранников, скрестивши руки, и в этом кортеже выезжал из зала заседаний».
В.А. Маклаков вспоминал, что «он [Пуришкевич] не умел собой владеть, был едва ли нормален. Он был заряженной бомбой, всегда готовой взорваться, а тогда остановить его уже было нельзя».
Карикатура "Пуришкевич на думской трибуне"
Впрочем, многие полагали, что Пуришкевич, как человек неглупый, просто умело использует особенности своей нервной системы и южного темперамента. То, что не сошло бы с рук никому из депутатов, «неуравновешенному» и «едва ли нормальному» Пуришкевичу легко прощалось. Он мог в день 1 мая, когда депутаты левых фракций приходили на заседание с красными гвоздиками в петлицах, заявиться в Таврический дворец с красной гвоздикой в ширинке брюк, мог передразнивать выступающих депутатов, дергаясь и кривляясь, и прерывать их доклады словами: «негодяй», «мерзавец», «сукин сын» (подобные выражения Пуришкевича во множестве рассыпаны по страницам стенограмм заседаний Государственной Думы), мог вскакивать, бегать по залу, устраивать потасовки и поливать политических противников водой…
О Государственной Думе, к числу депутатов которой он принадлежал (и весьма дорожил открывшимися перед ним депутатскими возможностями), Пуришкевич, не чинясь, написал следующие стихи:
Ох! Высокая палата
Чтоб те пусто было!
Нет житья от депутата:
Продувное рыло!
Что ни день – с трибуны брешет,
Деньги получая,
И давно затылок чешет
Русь от них святая!
При этом люди, лично знавшие Пуришкевича и видевшие его на трибуне, утверждали, что он – хороший оратор, что он никогда не терялся во время выступлений, умел доходчиво и остроумно выстроить свою речь, щегольнуть цитатой и обычно добивался от доклада того эффекта, на который рассчитывал. Вскоре на российских ярмарках всевозможные трещотки стали именоваться торговцами «язык Пуришкевича».
Карикатура на В.М. Пуришкевича
Внимательные наблюдатели догадывались, что под маской разнузданного скандалиста скрывается хитрый и изворотливый политик. Секретарь II Государственной думы кадет М.В. Челноков описывал в частном письме типичное заседание: «На кафедре беснуется Пуришкевич. Он говорит очень недурно, бойко, нахально, острит, безобразничает и вызывает гомерический хохот аудитории… Вообще, Пуришкевич человек опасный, вовсе не такая ничтожная величина, как принято думать».
Пуришкевич словно нарочно провоцировал коллег на резкие реплики и выступления, которые должны были убедить правительство в невозможности конструктивной работы с Думой. Член Государственной Думы профессор М.М. Новиков так описал впоследствии свои впечатления о Пуришкевиче:
«Наконец, в крайне правой фракции фигурировали также несколько весьма примечательных депутатов. Самым ярким из них был В.М. Пуришкевич, один из наиболее известных всему российскому населению членов Думы. Эту популярность он приобрел главным образом всевозможными репликами с места и другими выходками, иногда остроумными, а подчас грубыми и неприличными, за которые он получал выговор со стороны председателя или изгонялся вотумом Думы на определённое число заседаний. Такое наказание постигло его, напр., когда он, желая обвинить оппозиционного оратора в подкупности, подбежал во время его речи к кафедре, бросил на неё несколько серебряных рублей и крикнул: «На, заткнись!». Его речи в Думе, часто остроумные, были столь густо окрашены черносотенством, что на объективно мыслящего слушателя производили отталкивающее впечатление. А между тем в частных разговорах он щеголял обширной начитанностью и быстрым умом, так что я охотно вступал с ним в собеседование».
Среди депутатов второго созыва Пуришкевич, склонный к эпатажу и различным экстравагантным выходкам, быстро приобретает известность.
С одной стороны – это широкая общественная известность со знаком «минус», так как многие политики не воспринимают его всерьез (к В.М. Пуришкевичу надолго прилепилась кличка «думский клоун»), с другой стороны, действуя в интересах верховных властей, он становится популярной фигурой в кулуарах власти, и к его помощи нередко прибегают, когда требуется мастер провокации. На это обращали внимание многие. С.Ю. Витте писал:
«Постепенно начали на поверхность выходить деятели «чего изволите», а особенно всякого рода политические хулиганы вроде Дубровина, Пуришкевича и прочей братии». И эти люди в новой политической ситуации оказались востребованными...
Пуришкевича думская трибуна сделала всероссийской знаменитостью. Его фамилия стала нарицательной, а слава была скандальной, но Пуришкевича это устраивало. Он гордился, что был первым депутатом, насильно удаленным из зала заседания.
Лидер кадетов П.Н. Милюков, политический противник Пуришкевича, напрямую обвинял Пуришкевича в том, что он спровоцировал роспуск Второй Думы:
«28 февраля [1907 г.] (то есть уже через неделю после открытия Думы) депутат Пуришкевич, трагический клоун Второй Думы (роль комического клоуна исполнял Павел Крупенский), разослал по отделам Союза русского народа секретный циркуляр … В нем «предписывалось» отделам (Пуришкевич насчитывал их «тысячу»), как только появится знак креста в органе союза «Русском знамени», «тотчас же начать обращаться настойчивыми телеграммами к государю императору и к председателю Совета министров Столыпину и в телеграммах настойчиво просить и даже требовать а) немедленного роспуска Думы… и б) изменения во что бы то ни стало избирательного закона…»… Циркуляр пугал тем, что «более 250 террористов» Думы разъедутся на летние каникулы и «подготовят восстание к осени»… Забегая вперед, напомню, что тот же Пуришкевич заявил в печати в конце мая, что задание официозных переворотчиков исполнено. «Если не через десять дней, то через две недели Дума будет распущена» (она была распущена через три дня). Таким образом, правительство подчинилось «требованию» дворянства и «черной сотни». Но это версия Милюкова...
Роспуску Второй Думы предшествовали следующие события:
1 июня 1907 г. Столыпин выступил в Думе с заявлением о раскрытии военного заговора, в котором были замешаны члены социал-демократической фракции. Думе был поставлен ультиматум: лишить депутатской неприкосновенности 16 и отстранить от заседаний 55 депутатов. Премьер-министра на думской кафедре немедленно сменил Пуришкевич, который потребовал предать изменников военному суду и повесить через 24 часа. Депутаты решили своих не сдавать, даже нелюбимых всеми "левых".
3 июня 1907 года Дума, отвергнувшая ультиматум, была распущена. Пуришкевич лишился своего депутатского мандата, но это не мешало ему ликовать вместе со своими соратниками. Он легко победил на выборах по Бессарабской губернии и стал депутатом III Государственной думы. В IV Думу он прошел от Курской губернии.
Петр Аркадьевич Столыпин
В 1907 году у Пуришкевича уже было громкое имя и апробированная тактика политической борьбы.
П.Н. Милюков вспоминал:
«Правые устраивали даже настоящую обструкцию нашим – и в особенности моим [Милюкова] – выступлениям на трибуне Государственной Думы…Пуришкевич начал одну из своих речей цитатой из Крылова:
Павлушка – медный лоб, приличное названье,
Имел ко лжи большое дарованье.
В другой раз, заметив во время своей речи на моем лице ироническое выражение, он схватил стакан с водой, всегда стоявший перед оратором на трибуне, и бросил в меня…Стакан упал к моим ногам и разбился. Председателю пришлось исключить Пуришкевича из заседания».
Личность и деятельность Пуришкевича негативно оценивали политики из самых разных лагерей – и левых, и правых…
В.И. Ленин называл его «диким помещиком» и «старой держимордой», Троцкий – человеком, «покрытым плевками общественного презрения», граф Витте – «безумцем», «подлецом», «негодяем» и «подлым шутом»… И даже Ф.В. Винберг, гвардейский офицер и монархист, соратник Пуришкевича по деятельности в Союзе Михаила Архангела, дал ему следующую характеристику: «… Этот человек был чрезмерно обуян личными чувствами, как-то – надменным самомнением, нетерпимостью к чужим мнениям, а потому и неуживчивостью характера, склонностью, под влиянием своих увлечений и чувств, не разбираться в средствах для достижения целей, и недостаточно обдуманно и осторожно относиться к тем или другим действиям своим. Главным недостатком его было поклонение своему «Я», шедшему в его психике впереди и выше всего остального (…). Вне общего восхваления, лести и убеждения, вне превозвышения над всеми другими – ему жизнь была не в жизнь…»
Но при этом находились люди, также из различных общественных и политических кругов, которые относились к Пуришкевичу с уважением, говоря о его честности, искренности, бескорыстии. Их было не так уж много, но они были. К примеру, граф Н.А. Энгельгардт, писатель и журналист, называл его «честным, высокопорядочным человеком».
Таврический дворец, в котором проходили заседания Государственной Думы
Кадет С.П. Мансырев, представитель либерального крыла Думы, постоянно находившегося с фракцией Пуришкевича в конфронтации, в 1920-е годы написал о лидере националистов следующее:
«В.М. Пуришкевич был человеком далеко не заурядным. Он обладал громадной инициативой, чрезвычайно обширным и разносторонним образованием и начитанностью (в особенности, по истории и классической литературе), большим ораторским талантом и обнаруживал на всех поприщах не совсем обычную для русских неутомимую деятельность. (…) Во всех своих действиях и словах он был неизменно искренен и честен. Никогда и ни каких условиях не преследовал скрытых целей, тем более в видах личной для себя пользы. Это был в полном значении слова – неподкупный рыцарь, господин своего слова».
Да, Владимир Митрофанович был воистину противоречивой натурой!
Сам Пуришкевич мыслил себя прежде всего возвышенным поэтом, а потом уж приземленным политиком. Он писал:
Во мне горит святой огонь,
Писать я прозой не умею,
Души моей сейчас не тронь –
Я дорожу как кладом ею.
Что ни скажу – выходит стих,
Напором бурного порыва
Неужто дней кровавых нива
Полна колосьев золотых?
(«Во мне горит…»).
На титульном листе книги стихов Пуришкевича, вышедшей в разгар Первой мировой войны, была сделана трогательная приписка: Весь сбор с этого издания пойдет на покупку табаку нижним героям чинам передовых позиций нашей армии.
В.М. Пуришкевич в годы войны
Первая мировая война оказалась тяжелым испытанием для крайне правых, развенчав многие иллюзии, насаждавшиеся в их среде. Накануне войны у националистов наблюдалось определенное тяготение к монархиям Германии и Австро-Венгрии с их образцовым порядком и почтительным отношением к верховной власти. Двери русских националистических организаций были широко распахнуты для немцев. Устав Союза Михаила Архангела даже предусматривал преимущество для этнических немцев при вступлении в состав его членов. Этот пункт в первые же дни войны срочно изъяли…
Война, тем не менее, позволила раскрыться не худшим качествам Владимира Пуришкевича, которые и без того были на виду, а лучшим. Он вспомнил о своих организаторских способностях и опыте благотворительной деятельности и занялся организацией медицинской помощи фронту. Причем, по воспоминаниям современников, занялся самозабвенно. Он лично участвовал в организации санитарных поездов, вывозивших с фронта раненых, питательных эвакопунктов, передвижных библиотек, походно-полевых церквей. Во всех созданных им учреждениях царил образцовый порядок, его санитарные поезда получили славу лучших. О них с восторгом отзывались самые разные люди, начиная от церковных иерархов, оказывающих помощь армии (к примеру, протопресвитер армии и флота Г. Шавельский) и заканчивая императором Николаем II.
Санитарный эшелон в годы первой мировой войны
Спустя много лет, уже в эмиграции политический оппонент В.М. Пуришкевича кадет В.А. Маклаков вспоминал: «Война обнаружила его основную черту; ею была не ненависть к конституции или Думе, а пламенный патриотизм. Он не пошел бы вместе с Гитлером против России. С начала войны 1914 г. он прекратил всякую партийную деятельность, попросил «познакомить» его с Милюковым; ушел с головой в практическую работу на фронте».
Вместе с санитарными поездами (в качестве начальника эшелона) он часто выезжал на фронт и нередко рисковал собой, вывозя раненых с передовых позиций под обстрелом артиллерии противника.
Санитарный эшелон вывозит раненых с фронта
Персонал передвижных госпиталей буквально обожал его, и многие стремились любыми путями перевестись с должности в казенном санитарном составе под начало Пуришкевича. Причем, зачастую это были люди из интеллигентного общества, совсем недавно считавшие Владимира Митрофановича «петрушкой», «клоуном», оголтелым националистом и не желавшие поддерживать с ним никаких отношений. Но в дни войны их отношение к личности Пуришкевича поменялось. Так зять видного русского ученого, историка С.Ф. Платонова Б. Краевич, служивший в военно-медицинских частях, был «страшно доволен» тем обстоятельством, что ему удалось перейти в отряд к «генералу», как в шутку называли Пуришкевича на фронте.
«Слово «Пуришкевич» в русской армии сделалось нарицательным именем, и чтобы указать хорошую постановку какого-либо дела обыкновенно говорят: как у Пуришкевича», - писал военный корреспондент, побывавший на передовых позициях. (Газета «Бессарабия», 1916, 14 дек.)
И все же с утверждением Маклакова, что Пуришкевич полностью прекратил во время войны партийную деятельность, согласиться трудно. Он распространял националистическую литературу среди солдат, бывая на фронте. Но главное, что его волновало – происходящее в тылу. Как человек, обладающий умом практического склада, Пуришкевич явственно осознавал, что Россия стремительно катится в пропасть.
Он буквально закипал от негодования, когда сталкивался с очередным проявлением беспомощности властей. Кризис власти стал особенно очевидным в 1916 году, когда началась бесконечная смена членов правительства, и именно Пуришкевич пустил в ход выражение «министерская чехарда», которое впоследствии широко подхватили в обществе и многократно использовали как в публицистике, так и в исторических трудах.
император Николай II на позициях
Как монархист Пуришкевич какое-то время сохранял иллюзию, что царь просто не знает настоящего положения дел, сосредоточившись на командовании русской армией. Он возмущался придворными, «жалкими себялюбцами», не смевшими раскрыть глаза самодержцу. Он попытался сделать это сам во время приема в Ставке в ноябре 1916 г., но Николай II никак не отреагировал на его призывы.
В своем дневнике Пуришкевич записал:
«Почему вы молчите? Вы, ежедневно видящие государя, имеющие доступ к нему, ему близкие. Почему толкаете на путь откровений меня, приглашенного царем для других целей и столь далекого сейчас от событий внутренней жизни России и от политики, которую проводят в ней калифы на час ее, появляющиеся и лопающиеся, как мыльные пузыри бездарные министры.
Трусы! – думал я тогда. Трусы! – убежденно повторяю я и сейчас.
Жалкие себялюбцы, все получившие от царя, а неспособные даже оградить его от последствий того пагубного тумана, который застлал его духовные очи и лишил его возможности, в чаду придворной лести и правительственной лжи, правильно разбираться в истинных настроениях его встревоженного народа».
Не найдя понимания в Ставке, на приеме у царя, Пуришкевич решил высказать свои опасения на всю страну, воспользовавшись думской трибуной. Его позиция не встретила понимания у фракции крайне правых… Он же утверждал, что позорное самоустранение правых с арены политической борьбы дает козырь левым и кадетам.
19 ноября 1916 г. атмосфера в Думе была наэлектризована до предела. Речи депутатов были острыми как никогда. За энергичные протесты против министров из зала были удалены А.Ф. Керенский, Н.С. Чхеидзе, А.С. Суханов. Особое впечатление произвела речь Пуришкевича. Он открыто обвинил сановников в предательстве национальных интересов: «Дезорганизация тыла у нас составляет несомненную систему и создается твердой и непреклонной рукой. Эта система создана Вильгельмом и изумительно проводиться при помощи немецкого правительства, работающего в тылу у нас…».
Он назвал по именам людей, которые в тяжелые военные годы греют руки на армейских поставках и грабят казну, он обличил представителей самых высоких кругов в шпионаже и двурушничестве. Выступление Пуришкевича, человека, «покрытого плевками общественного презрения», вызвало бурю аплодисментов. Впервые ему дружно рукоплескали центристы, либералы и левые. Крики «браво!» не смолкали несколько минут. Подобных оваций IV Государственная дума еще не знала…
Ю.В. Катин-Ярцев в роли Пуришкевича в фильме "Агония"
Страстная речь Пуришкевича вызвала особый отклик, прежде всего потому, что он впервые за все военные годы назвал имя главного вдохновителя «темных сил», как многие были уверены, - Григория Распутина.
«Я знаю, что высказал то, что чувствовала Россия.
Я знаю, что ни одного фальшивого звука не было в моей речи.
Я чувствую, что вней не сквозила хамская наглость Гучкова, но что вся, проникнутая чувством верноподданейшей любви, она должна была показать государю, что вся Россия, от крайнего правого крыла до представителей левых партий, не лишенных государственного смысла, одинаково оценивает создавшееся положение и одинаково смотрит на тот ужас, который представляет собой Распутин, в качестве неугасимой лампады в царских покоях», - записал Пуришкевич в своем дневнике.
Милюков, претендовавший в то время на особую роль в Думе (его антиправительственная речь «Глупость или измена?» также наделала немало шума) отнесся к успеху Пуришкевича с долей ревности, но и он не отрицал, что выступление лидера правых вызвало большой резонанс:
«На том же заседании членов Думы крайне озадачило неожиданное выступление лидера крайне правых В.М.Пуришкевича, который позже стал одним из соучастников убийства Распутина. Обрисовав в совершенно недвусмысленных выражениях махинации распутинской клики, он закончил речь призывом ко всем членам Думы, сохранившим верность России и монархии, отправиться в Царское Село и «коленопреклоненно» молить царя спасти Россию и трон от происков предательских «темных сил».
После выступления Пуришкевича в Думе к нему обратился князь Ф.Ф. Юсупов, родственник царя (он был женат на племяннице Николая II Ирине)… Юсупов искал союзников для антираспутинского заговора и побывал уже у нескольких депутатов, включая председателя Думы Родзянко. Но только со стороны Пуришкевича Феликс Юсупов встретил готовность действовать. Юсупов предложил физически уничтожить старца, чтобы спасти престиж императорской фамилии. Вместе с ним активную роль в деле играл молодой великий князь Дмитрий Павлович, двоюродный брат царя. Пуришкевич горячо откликнулся на это предложение.
Феликс Юсупов с женой Ириной
И Юсупов, и Пуришкевич были по разным причинам изгоями в некоторых слоях образованного общества (если Пуришкевича многие по-прежнему считали «политическим юродивым» и махровым черносотенцем, то князю Юсупову ставили в вину развратный образ жизни и «нетрадиционную ориентацию»), но в деле заговора против Распутина они не только нашли друг в друге единомышленников, но оказались достойными доверия соратниками, каждый из которых мог во всем положиться на другого.
«Сегодня, ровно в 9 час. утра, ко мне приехал князь Юсупов, - записал Пуришкевич в своем дневнике 21 ноября 1916 года. – Это молодой человек лет 30 в форме пажа, выполняющий, очевидно, военный ценз на звание офицера. Мне он очень понравился и внешностью, в которой сквозит непередаваемое изящество и порода, и, главным образом, духовной выдержкой. Это, очевидно, человек большой воли и характера: качества мало присущие русским людям, в особенности из аристократической среды.
Он просидел у меня более двух часов.
«Ваша речь не принесет тех результатов, которых вы ожидаете, - заявил он мне сразу. – Государь не любит, когда давят на его волю, и значение Распутина, надо думать, не только не уменьшится, но, наоборот окрепнет, благодаря его безраздельному влиянию на Александру Федоровну, управляющую фактически сейчас государством, ибо государь занят в ставке военными операциями»
«Что же делать? – заметил я. Он загадочно улыбнулся и, пристально посмотрев мне в глаза немигающим взглядом, процедил сквозь зубы – «устранить Распутина», - отметил Пуришкевич. (Как и прочие его дневниковые записи, эта без сомнения рассчитана на прочтение ее посторонними людьми и составлена с учетом использования «для истории»…)
Юсуповский дворец в Санкт-Петербурге, куда для расправы заманили Распутина
Составилось «тайное общество» заговорщиков из князя Юсупова, великого князя Дмитрий Павловича, депутата Думы Пуришкевича и еще двух лиц, не обладавших столь высоким общественным положением – врача Лазоверта и офицера Сухотина, воевавшего вместе с великим князем Дмитрием на фронте.
Ряд исследователей в последние годы придерживается версии, что в покушении принимали участие также офицеры английской разведки, но достоверные доказательства этого факта найти трудно.
События, связанные с этим драматическим делом, хорошо известны. Феликс Юсупов под вымышленным предлогом пригласил Распутина к себе в гости, и в подвале родового дворца приступил к «ликвидации», спланировав театрализированное действо в стиле старинных трагедий. Но убийство – не спектакль, и заговорщикам пришлось столкнуться с кровью, ужасом, грязью и со всеми мучениями верующего человека, решившегося преступить заповедь «Не убий».
Григорий Распутин
Крепкий организм Распутина не брали ни яд, ни нанесенные раны. Когда заговорщики уже посчитали старца убитым, он снова очнулся, вскочил на ноги и кинулся бежать. «Добить» его пришлось, по собственному признанию, Пуришкевичу – Феликс Юсупов, взявший на себя главную роль палача, к тому времени так разнервничался и ослабел, что у него все путалось в голове.
«Хрипя и рыча как раненый зверь, Распутин проворно пополз по ступенькам, - вспоминал Феликс Юсупов. – У потайного выхода во двор он подобрался и навалился на дверку. Я знал, что она заперта, и остановился на верхней ступеньке, держа в руке гирю.
К изумлению моему, дверка раскрылась, и Распутин исчез во тьме! Пуришкевич кинулся вдогонку. Во дворе раздалось два выстрела. Только бы его не упустить! Я вихрем слетел с главной лестницы и понесся по набережной, перехватить Распутина у ворот, если Пуришкевич промахнулся. Со двора имелось три выхода. Средние ворота не заперты. Сквозь ограду увидел я, что к ним-то и бежит Распутин. Раздался третий выстрел, четвертый… Распутин качнулся и упал в снег. Пуришкевич подбежал, постоял несколько мгновений у тела, убедился, что на этот раз все кончено, и быстро пошел к дому.
Я окликнул его, но он не услышал».
После всего случившегося, Владимиру Митрофановичу пришлось еще лично объясняться с полицейским, пришедшим на звук выстрелов.
Интерьер Юсуповского дворца
Хозяин дома Феликс Юсупов, с которым желал переговорить городовой, был уже совершенно «не в форме»: «В глазах у меня двоилось. Я покачнулся. Пуришкевич поддержал меня…»
По поводу происшествия Пуришкевич даже не стал лгать и изворачиваться. Он сказал городовому правду, рассчитывая на симпатию со стороны представителя полицейских властей (хотя любое убийство – преступление, с которым полицейские по долгу службы должны бороться). Но Пуришкевич объяснил все, как счел нужным – и не прогадал…
«Завидев городового, Пуришкевич сказал ему, чеканя слова:
- Слыхал о Распутине? О том, кто затеял погубить царя, и отечество, и братьев твоих солдат, кто продавал нас Германии? Слыхал, спрашиваю?
Квартальный, не разумея, что хотят от него, молчал и хлопал глазами.
- А знаешь ли ты, кто я? – продолжал Пуришкевич. – Я – Владимир Митрофанович Пуришкевич, депутат Государственной думы. Да, среляли, и убили Распутина. А ты, если любишь царя и отечество, будешь молчать.
Его слова ошеломили меня. Сказал он их столь быстро, что остановить его я не успел. В состоянии крайнего возбуждения он сам не помнил, что говорил.
- Вы правильно сделали, - сказал наконец городовой. – Я буду молчать, но, ежели присягу потребуют, скажу. Лгать – грех.
С этим словами, потрясенный, он вышел. Пуришкевич побежал за ним".
http://eho-2013.livejournal.com/63765.html и http://eho-2013.livejournal.com/65021.html