во второй половине XIII в.
Ниже я рассмотрю особенности поведения вьетнамцев во время монголо-китайских нашествий во второй половине XIII в., а также проведём сопоставление с типами поведения представителей русской православной цивилизации, также подвергшейся монгольской агрессии в XIII в. Основным источником моего исследования является вьетнамская официальная летопись «Дай Вьет ши ки тоан тхы» («Полное собрание исторических записок Великого Вьета»), в пятой главе которой описывается монголо-китайское вторжение во Вьетнам.
В ходе вторжения у вьетнамцев выработалась модель противостояния монгольской агрессии «не на жизнь, а на смерть», но произошло это не сразу, эта модель постепенно вырабатывалась в ходе сменяющих один другого этапов борьбы с иностранной агрессией [7]. Так, во время первого нападения на Вьетнам в 1257 г. мужественное поведение вьетнамской элиты (в основном, поведение высших слоёв общества – родственников императора, высших чиновников, горских князей) сочеталось с проявляемым некоторыми её представителями малодушием и трусостью.
К первому типу поведения относились: 1) проявленное в бою смелое поведение императора Чан Тхай Тонга (1226–1258), который «сам повёл полки и возглавил сражение в авангарде, не обращая внимания на летящие стрелы и камни» [8, л. 22а] (впоследствии император вместе с наследником ещё раз водил армию в наступление и одержал победу над монголами в бою возле Донгбодау) [8, л. 22а]; 2) отвага Ле Фу Чана, отказавшегося отступать и «одиноко скакавшего среди вражеских боевых порядков» [8, л.22а], затем «прикрывавшего императора от стрел корабельными досками», а когда всё же пришло время отступить – «следовавшего за императором и державшего с ним тайный совет»
[1] [8, л.22b]; 3) наконец, решительное заявление военачальника
тхайфу Чан Тху До, твёрдо заверившего оказавшегося в трудной ситуации правителя: «Пока моя голова не упала на землю, Вам, Ваше Величество не нужно тревожиться об этих напастях» [8, л. 22b]. В эту же категорию «героев» входит и предводитель пограничной области Куихоа, горский князь по имени Ха Бонг, собравший отряд «варваров» и нанёсший монголам при отступлении сильное поражение. За эту победу Ха Бонгу был пожалован титул
хау [8, л. 22b].
Ко второму типу поведения можно причислить трусость военачальника
тхайуи Чан Нят Хиеу, перед лицом императора начертавшего на борту корабля два иероглифа «бежим [к] Сунам (т.е. в Сунский Китай, в то время воевавший с монголами. –
И.Р.)», что вызвало справедливый порицательный комментарий средневекового историка Нго Ши Лиена: «[Чан] Нят Хиеу был сановником из царского рода. Когда пришли враги, он проявил малодушие и трусость. Он не только не предложил никакого плана обороны и защиты, но ещё и подталкивал своего государя покинуть родину. Какой толк от таких советников!?» [8, л. 22b].
Не столько трусом, сколько обиженным был
тиеу хиеу (младший военачальник) Хоанг Кы Да, которому не досталось «императорское манго» (плоды манго, распределяемые среди воинов самим императором). Затаив обиду, Хоанг Кы Да при наступлении монголов на Донгбодау «на лёгкой лодке обратился в бегство», а когда плывшие ему навстречу вьетнамские войска спрашивали о местонахождении противника, отвечал: «Не знаю, вам бы спросить у тех, кто жрал тогда манго» [8, л. 23a]. Следует отметить интересный факт. Когда наследник престола (будущий Чан Тхань Тонг) потребовал осудить Хоанг Кы Да из его «измену» на смертную казнь, император Чан Тхай Тонг воспротивился предложению сына, заявив: «Дело Кы Да – моя ошибка». Чан Тхай Тонг напомнил сыну эпизод из древней китайской истории, зафиксированный в «Цзо чжуань», когда военачальник царства Сун по имени Хуа Юань при распределении баранины накануне сражения не угостил своего колесничего Ян Чжэня. В решающий момент битвы Ян Чжэнь, напомнив Хуа Юаню его недавнюю оплошность (сказав «вчера распределение мяса было в Ваших руках, сегодня ход сражения – в моих»), сломал колесницу и перешёл на службу к царству Чжэнь. В результате царство Сун потерпело поражение. Помня об этом историческом прецеденте, император смог снисходительно отнестись к человеческой слабости Хоанг Кы Да и заменил ему смертную казнь и истребление рода на искупление вины боевыми заслугами и победами над противником в будущих сражениях [8, л. 23а]. По-видимому, накал антимонгольской борьбы во Вьетнаме ещё не привёл к той степени ожесточения, которая не предполагала помилования изменников.
Иная ситуация сложилась через 28 лет, когда монголо-китайские войска династии Юань предприняли решительную попытку захватить территорию Вьетнама.
Предварительно монгольские войска захватили территорию Китая, разгромив династию Южная Сун, которая пала в 1279 г. [4, с. 386]. Почему был завоёван Сунский Китай? Дело в том, что давление кочевников на границы Китая в X–XII вв. можно сравнить лишь с периодом IV–VI вв., когда север страны превратился в арену вражды сменяющих друг друга государств, основывавшихся, как правило, некитайскими племенами и народами [4, с. 69]. Завоевание Китая кочевниками в X–XII вв. началось ещё до образования империи Сун. В 936 г. кидани, провозгласившие создание государства Ляо, захватили 16 округов в северной части современных провинций Хэбэй и Шаньси и в 946 г. взяли Кайфэн. Они оставили за собой эту территорию, сделав Кайфэн свой столицей, и после образования империи Сун [4, с. 300]. В начале XII в. появилось новое государство кочевников – чжурчжэньская империя Цзинь, с которой Суны вступили в союз, имея целью разгромить киданей и вернуть себе 16 северных округов. И действительно, часть земель китайцы себе вернули. Но за это они вынуждены были платить чжурчжэням дань. В 1125 г. государство Ло было побеждено чжурчжэнями, и они начали натиск на Китай, захватив в 1127 г. китайскую столицу и увезя пленённого императора на север. Один из его братьев, Чжао Гоу, бежал на юг и был там провозглашён императором государства Южная Сун, столицей которого стал Ханчжоу. Начавшееся противостояние Цзинь и Южной Сун временно закончилось миром 1141 г., по которому к кочевникам не только отходили земли севернее реки Хуайшуй, но южносунский император признал себя вассалом цзиньского правителя и обязался платить ему огромную ежегодную дань [4, с. 300–303]. В 1209 г. на севере появились монголы. Они нанесли ряд поражений и в 1215 г. захватили Пекин. С помощью Южной Сун монголы разгромили в 1234 г. чжуржчэней и начали нападение на государство Южная Сун [4, с. 384], которое к этому времени находилось уже в конце династийного цикла и обладало всеми «дефектами», присущими этому времени, прежде всего – неспособностью оказывать стойкое сопротивление противнику. В результате, после сорокалетнего противостояния к власти в Китае пришла монгольская династия Юань [4, с. 384–386].
За прошедшее с 1258 г. время монголы не предпринимали вооружённых нападений на Вьетнам. За почти три десятка лет взаимоотношения Юаней с Чанами претерпевали различные метаморфозы и колебались от жёсткого противостояния до значительного ослабления напряжённости и наоборот, а также от формальных значительных уступок, сделанных вьетнамцами в сфере государственного суверенитета (при этом не поступаясь реальной независимой политикой), до «выторговывания» некоторых привилегий и снова к признанию более высокой степени ритуального подчинения монголам [7].
Наконец, в конце 1282 г. юаньский император Хубилай потребовал от вьетнамских властей предоставления прохода через территорию Дайвьета в Чампу сухопутной монголо-китайской армии (200-тысячное юаньское войско уже было посажено на 350 кораблей и отправлено к пределам южного соседа Вьетнама). Чан Нян Тонг не только отказал монголам в этой просьбе, но и отправил в Чампу в ответ на посольство, подарившее правителю Дайвьета одну из высших буддийских ценностей – белого слона, вьетнамские боевые отряды и суда для борьбы с монголами. Армии Юань также было отказано в снабжении продовольствием в связи со скудностью урожая и малыми размерами Дайвьета [7].
Это означало войну, которую рано или поздно должно было начать монгольское правительство Китая против своего непокорного «вассала». Но к войне готовился и «вассал». В 10 месяце 1282 года в горном местечке Биньтхан правитель Чан Нян Тонг собрал совет, пригласив на него представителей родовой знати, а также высших военных и гражданских чиновников. На этом совете было принято решение расположить вьетнамские войска в стратегически важных пунктах вьетнамо-китайской границы. В конце 1282 г. вьетнамские войска сконцентрировались на китайской границе под командованием талантливого военачальника Чан Куок Туана. Некоторые представители землевладельческой родовой знати на собственные средства формировали частные боевые дружины, иногда насчитывавшие тысячи человек. Однако, военная тревога конца 1282 г. не получила продолжения в 1283 г. Армия Сагату увязла в Чампе. В течение 1283–1284 гг. монголо-китайские войска осаждали город Мучэн, брали столицу Виджайю и другие города и крепости Чампы, боролись с партизанами, которых возглавлял принц Хариджитом, а после введения системы управления юаньскими чиновниками столкнулись с всенародным сопротивлением чамского народа. Только после прибытия в середине 1284 г. дополнительного подкрепления из Китая, монгольское руководство смогло заключить мир с противником, выговорив в качестве условия визит внука чамского короля в Даду (Пекин). Фактически, это была победа чамских патриотов. Она была достигнута не в последнюю очередь благодаря тому, что вьетнамцы не пропустили через свою территорию монгольский экспедиционный корпус, а опыта переброски войск по морю у Юань не было. Кроме того, мир с Чампой был заключён Хубилаем на очень благоприятных для Индравармана V условиях потому, что монголам срочно требовались войска для войны с Дайвьетом [7].
В конце 1284 г. из Китая вернулся вьетнамский чиновник Чан Фу, в задачу которого входило обеспечение договоренностей, предотвращающих монголо-китайское вторжение. Эту задачу Чан Фу не выполнил. Он сообщил, что на северных границах Вьетнама сосредоточена полумиллионная китайская армия во главе с наследником престола и множеством монгольских военачальников. Задачей этой армии являлось вторжение во Вьетнам по множеству направлений. Предлогом для вторжения служил поход против непокорной Чампы [8, л. 44а].
Свободе Вьетнама угрожала такая опасность, которой он не подвергался со времён закончившейся в X веке «северной зависимости». Понимая всю серьёзность ситуации, правительство Дайвьета предприняло экстраординарные меры, к которым власти не прибегали ни до, ни после начала 1285 г. Обычно император стремился получить одобрение своим действиям лишь со стороны родовой знати и высших сановников. Теперь же он созвал «стариков и отцов Поднебесной (имеется в виду Вьетнам, который в официальной вьетнамской идеологии наряду с Китаем также считался «Поднебесной», только «своей собственной», с центром в Тханглаунге. –
И.Р.) и собрал их у ступеней дворца Зиенхонг, даровал им пищу и спросил: «Что будем делать?» Все крикнули: «Биться». Множество людей одновременно произнесло это слово, как будто оно вылетело из одних уст» [8, л. 44а].
Эта акция Чан Тхань Тонга была столь необычна для традиционного Вьетнама, что она вызвала следующий комментарий средневекового вьетнамского историка и историографа Нго Ши Лиена: «Нападение северных варваров – это великое бедствие для государства. Но оба императора (имеются в виду уступивший в 1258 г. трон своему сыну Чан Тхай Тонг, продолжавший оказывать самое серьёзное влияние на государственную политику, и его преемник Чан Тхань Тонг, являвшийся официальным императором. –
И.Р.) уже сверили свои планы, да и все сановники уже собирались на совет. Разве у них ещё не было плана отражения неприятеля!? Какого ещё совета они ждали от [приглашённых] на угощение старцев? Очевидно, Тхань Тонг желал убедиться в искренности любви и уважения простого народа. А ещё [он желал], чтобы [народ], выслушав его вопрос, преисполнился решимостью…» [8, л. 44а].
Действительно, в 1285 г. властям Дайвьета нужно было перевести противостояние с иностранным агрессором, покорившим Китай, Корею и даже Бирму, в форму общенародной войны. Правительству Вьетнама необходим был совершенно иной уровень сопротивления противнику, не характерный для обычных войн. В этой связи стоит напомнить о судьбе северных, западных и восточных
юэ (вьетов), живших южнее реки Янцзы и после III в. практически исчезнувших с этнолингвистической карты. Отсюда и обращение «обоих императоров» к «старикам и отцам», в той или иной мере представляющим интересы простого вьетнамского народа. Не только элита вьетнамского общества, но и широкие народные массы воспринимали противника в случае потери Дайвьетом реальной независимости в качестве истребителя и уничтожителя культуры, языка, национальной религии (культа предков), самого вьетнамского этноса, который мог быть ассимилирован китайскими переселенцами. Отсюда и столь яростное сопротивление противнику в последовавшей вьетнамо-китайской войне.
Как же развивались военные действия в ходе этой войны?
В начале 1285 г. огромное монголо-китайское войско вторглось в северные районы Дайвьета. Вьетнамская армия не смогла удержать горные заставы Нойбанг, Тхиенлыок и Тиланг в области Виньтоу. Оставив столицу Тханглаунг и уничтожив архивы, не сумев оказать монголо-китайским войскам серьёзного сопротивления и терпя поражения, остатки вьетнамской армии ушли в дельту Красной реки и сосредоточились в крепости Ванкиеп [8, л. 44b].
При отступлении вьетнамцы применяли тактику «выжженной земли». Чан Хынг Дао реквизировал рис у богачей и раздал его своим солдатам. В результате наступающие монголо-китайские войска сразу же начали испытывать проблемы с продовольствием – взять его монголам и китайцам было практически неоткуда. В рамках проведения тактики «выжженной земли» вьетнамские власти заставляли местных крестьян, которым грозила оккупация, покидать свои деревни и уходить в леса. К тем, кто осмеливался нарушить это распоряжение и не уходил со своего места жительства, применялись самые жестокие меры наказания: их казнили. В качестве демонстрационного эффекта решимости правительства заставить всё вьетнамское население исполнять «верховную волю» принимались шокирующие меры: по рекам были пущены плоты, на которых располагались казнённые крестьяне, осмелившиеся ослушаться приказа о принудительной эвакуации [2, с. 154].
Наличие среди крестьян жертв политики «выжженной земли» свидетельствует о том, что отступление вьетнамских войск и, особенно, сдача столицы имели не только большое военно-политическое значение, но и мощное психологическое воздействие на население страны. Часть крестьянства пыталась как-то наладить своё существование и под властью монголов. Однако жестокие репрессивные меры лишили оккупантов местного продовольственного и человеческого ресурса. Это была проверенная веками вьетнамская политика по отношению к захватчикам, допустимая в основном в тех случаях, когда на карту было поставлено само существование небольшого преимущественно моноэтнического государства.
Военные поражения, отступления и уход из Тханглаунга, в основном, не поколебали готовности вьетнамской элиты к сопротивлению. Император на утлой лодчонке бежал в Хайдонг (будущий Куангиен). Хроника «Дай Вьет ши ки тоан тхы» рассказывает о стеснённых условиях, в которых находился Чан Нян Тонг во время своего бегства: к вечеру он «ещё не ел даже утренней трапезы. И тут перед ним предстал рядовой солдат и преподнёс ему кашу из неочищенного риса»
[2] [8, л. 44b].
После отступления вьетнамских войск в Ванкиеп Чан Хынг Дао провёл мобилизацию местного населения на ещё не занятых монголами и китайцами территориях Хайдонга, Ванча, Бадиема и соседних районов. Отобрав из числа крестьян «отважных» воинов, он сформировал из них ударные отряды и по морю переплавил на юг. По оценкам средневековых хронистов, военная ситуация временно улучшилась. В обстановке всеобщего воодушевления солдаты татуировали на руке иероглифы «смерть монголам». Примеру Чан Хынг Дао последовали и другие военачальники. В короткий срок они собрали двухсоттысячную армию и прибыли в Ванкиеп, отдав себя в распоряжение Чан Хынг Дао [2, с. 154].
Вдохновлённый этими ободряющими известиями Чан Нян Тонг, по сообщениям хроники «Дай вьет ши ки тоан тхы», сложил стихи, содержащие аллюзии на эпизоды древнекитайской истории, в которых попавший в тяжёлое положение Гоу Цзянь, правитель царства Юэ (Вьет), населённого родственным вьетнамцам народом, сумел выстоять в сражении с противником, превосходящим его армию во много раз, а затем и разгромить царство У. Император с радостью отметил, что в «Хоантяу и Зиентяу (то есть, в южной части Дельты. –
И.Р.) ещё осталось стотысячное войско» [8, л. 45а].
Возможно, составители хроники «Дай Вьет ши ки тоан тхы» несколько преувеличивают стойкость, мужество, верность государственной вьетской традиции, проявленные представителями вьетнамской высшей власти. Однако, общее настроение всех социальных слоёв преодолеть тяготы чужеземной агрессии хроника «Дай Вьет ши ки тоан тхы» всё-таки передаёт верно.
Сам Чан Хынг Дао пользовался среди своих подчинённых уважением и даже любовью. Об этом свидетельствует следующий эпизод. После разгрома вьетнамской армии и рассеяния флота, когда Чан Хынг Дао пришлось спасаться от монголо-китайских преследователей бегством, он торопился к своему кораблю, которым управлял один из рабов, являвшихся его доверенным лицом. Вьетнамский военачальник опасался, что, боясь быть захваченным монголами, раб уплывёт на корабле, не дождавшись своего хозяина. Однако, другой «приближённый раб» уверял Чан Хынг Дао в верности своего товарища. И он оказался прав. Добравшись до ожидавшего его корабля, Чан Хынг Дао изрёк: «Дикий журавль (мифическое существо. –
И.Р.) высоко летает, потому что опирается на шесть крыльев. Но если бы у него не было этих шести крыльев, то это была бы обычная птица». В результате преследующим по пятам Чан Хынг Дао монголам так и не удалось его догнать [8, л. 45а]. По-видимому, единение знати и народа, включая самые «высшие» (родственников императора) и самые «низшие» (рабов) социальные категории, сплотившиеся против общего врага, в это трагическое для Вьетнама время до некоторой степени действительно имело место.
Однако военная ситуация на севере складывалась крайне неблагоприятно для вьетнамцев. Новое наступление монгольского военачальника Омара привело к захвату Ванкиепа, который защищала основная военная группировка под руководством Чан Хынг Дао. Вьетнамская средневековая хроника с горечью констатирует: «Наша правительственная армия разбежалась» [8, л. 45b]. Д.В. Деопик отмечает: «в самом начале 1285 г. они (монголо-китайская армия. –
И.Р.) захватили все основные опорные пункты Дельты и вокруг неё; такого не было уже 400 лет» [2, с. 154]. Захватчики зверствовали на оккупированных территориях. Поскольку после взятия Зялама, Вуниня и Донгнгана у всех захваченных в плен вьетнамских солдат обнаружилась на локте татуировка «смерть монголам», разгневанные монголы устроили военнопленным кровавую резню [8, л. 45b].
В этой очень тяжёлой ситуации вьетнамское руководство попыталось дипломатическими методами сдержать победное наступление противника. Правда, средневековые хронисты двойственно определяют цель визита вьетнамского представителя к монголам. В одном случае эта цель квалифицируется как разведывательная, в другом, как дипломатическая – попытка заключить перемирие. Собственно, почти всякое посольство, как со стороны Вьетнама в Китай, так и наоборот, всегда имело как дипломатическую, так и шпионскую задачу. Однако, в данном случае, функция примирительная, по-видимому, всё-таки преобладала. Правда, официальным вьетнамским властям после окончания войны было неудобно признавать свою временную слабость и желание заключить мир или перемирие с противником на явно не выгодных для себя условиях и только лишь затем, чтобы каким-то образом сдержать многотысячную лавину монголо-китайских полчищ. Отсюда и двойственность в характеристике задач отправляемого к монголам посла. Очень характерно, что правительство так и не смогло найти человека из числа высших чиновников или военачальников, который бы согласился отправиться к монголам. Поэтому императору Чан Нян Тонгу пришлось удовлетвориться посылкой мелкого чиновника (
ти хоу кук-тху) До Кхак Тюнга, который наполовину этикетно, наполовину реально характеризовал своё положение: «Я, худородный и бездарный, прошу разрешения пойти». Император был очень рад тому, что нашёлся хоть кто-то, отважившийся посетить победоносное монгольское командование. Своей радости он не мог скрыть в ответе До Кхак Тюнгу: «Невдомёк мне было, что среди соляных повозок (т.е. нерешительных военачальников и высших чиновников. –
И.Р.) найдётся такой чудесный скакун» [8, л. 45b].
В ходе переговоров с монгольским командующим Омаром проявилось стремление вьетнамского посла снять вину с высшей власти Дайвьета за жёсткость антимонгольского сопротивления. На вопрос Омара: зачем «…он [император Чан Нян Тонг] велел своим людям выколоть себе [надпись] „смерть монголам“?!», До Кхак Тюнг сумел удачно оправдать своего повелителя: «Когда хозяйская собака облаивает чужака, то это не вина самого хозяина. Воодушевлённые чувством верности, они (вьетнамские солдаты. –
И.Р.) сами сделали себе наколки. Куок-выонг (император Чан Нян Тонг. –
И.Р.) об этом даже не знал. Вот я, его приближённый, почему же у меня её нет?» В доказательство своих слов До Кхак Тюнг засучил рукав и показал обнаженную до плеча руку, на которой не было никакой татуировки [8, л. 45b]. Тогда Омар стал упрекать вьетнамское правительство за то, что в момент сосредоточения монголо-китайской армии у границ Дайьета (якобы для прохода в Чампу) «[люди] вашего царства не опустили своё оружие и не явились к нам для встречи, но, напротив, стали противиться воле [Сына Неба], [пытаясь], словно богомол плечом, задержать колесницу. Как [прикажете] быть с этим?!». На это Кхак Тюнг ответил: «Ваши добрые полководцы не последовали тактике Хань Синя, когда тот умиротворял царство Янь. [Эта тактика состоит в том], чтобы стать лагерем у самой границы и сначала направить вызывающее доверие послание, а если не будет доброго ответа, то только тогда это будет преступлением. В данном случае, мы вместо того творим друг другу насилие, как говорится, если звери до изнеможения бьются друг с другом, а птицы до изнеможения клюют друг друга, то не тем ли паче [поступают] люди!?» [8, л. 45b]. В ответ Омар, требуя пропустить монголо-китайское войско по сухопутным дорогам через Дайвьет в Чампу, прибег к неприкрытой угрозе: «[Если] кое-кто решил упорствовать в своем заблуждении, то в кратчайший миг ваши горы и реки станут гладкой равниной, а ваш правитель и его вельможи будут удобрением для трав» [8, л. 45b].
В итоге переговоры До Кхак Тюнга с Омаром никаких результатов не дали. Монгольский полководец сразу же послал свою армию в наступление, и они вступили в бой с вьетнамскими войсками. В это же время активизировалась монгольская армия под командованием Сагату, вторгшаяся в южные районы Вьетнама из Чампы и захватившая территорию Нгеана и Тханьхоа. В связи с этим, несмотря на тяжелейшую военную ситуацию на Севере, Чан Хынг Дао вынужден был заботиться о положении в Нгеане и требовать от военачальников сдерживать напор монголов на юге [8, л. 47a].
О трудном положении армии Дайвьета в Нгеане свидетельствуют измены вьетнамской знати. Сагату отправлял таких изменников в Китай, но по дороге часть из них перехватывали местные жители приграничных районов. В этих стычках часть изменников погибала, но некоторым удавалось перебраться в Китай
[3] [8, л. 47а].
Предпринимая все возможные меры для того, чтобы «облегчить страдания государства», император Чан Нян Тонг не нашёл ничего лучшего, как послать к Тугану свою тётку, младшую сестру ещё здравствующего императора-наставника Чан Тхань Тонга [8, л. 45а]. Этот специфический «дар» должен был задобрить монгольского военачальника, но существенных результатов не дал.
Наряду с изменой родовой знати хроникой зафиксированы также случаи беспримерного героизма вьетской элиты. Потомок основателя династии Ле и муж императорской принцессы Чан Бинь Чонг после жаркого боя был схвачен монголами и подвергся допросу. Однако он отказался не только отвечать, но и принимать пищу. Единственный вопрос, на который ответил Чан Бинь Чонг, звучал так: «Хочешь ли быть ваном (выонгом – правителем. –
И.Р.) на Севере (в Китае. –
И.Р.)?» Ответ прозвучал вполне достойно: «Лучше быть злым духом на Юге, чем выонгом на Севере». После этого Чан Бинь Чонг героически принял смерть [8, л. 47а].
Положение вьетнамцев в Северном Вьетнаме было очень тяжёлым. Обоим императорам, Чан Нян Тонгу и Чан Тхань Тонгу, постоянно грозил плен. Чтобы запутать неприятеля и избежать монгольской неволи они проделывали такой трюк: направляли большой императорский корабль в ложном направлении, а сами шли или плыли другим путём. В среде «скитающихся» по стране придворных возникали подозрения относительно того, что кто-то из ближайших родственников собирается выдать обоих императоров монголам [8, л. 47а]. Обстановка в окружении правителей была крайне напряжённой.
Весной 1285 года оба императора, пешком и по воде, постоянно меняя транспортные средства, пересаживаясь с лодки на лодку, покинули Северный Вьетнам и переправились в Тханьхоа [8, л. 47b].
В этой чрезвычайно трудной ситуации, когда многим представителям родовой знати казалось, что монголо-китайские войска одержали полную и окончательную победу, на сторону захватчиков перешли некоторые ближайшие родственники обоих императоров и высшие чиновники. Среди первых был брат императора-наставника Чан Тхань Тонга, которому Юани пожаловали титул Ан-нань го-вана [8, л. 47b]. Как отмечает Д.В. Деопик: «Казалось, что война проиграна» [2, с. 156].
В этот момент бежавшие в Тханьхоа оба императора собрали государственный совет, на котором было констатировано: «Орды врагов уже многие годы ходят в дальние походы, по десять тысяч ли [проезжают] их обозы, [поэтому] их силы наверняка истощены». В связи с этим высшим руководством был принят дальнейший план действий: «Если их истощённости противопоставить нашу уверенность и лишить их [боевого] духа, то разобьём их непременно!» [8, л. 48a].
